«Главное построить жизнь так, чтобы она была интересная»: интервью с воронежским филологом Геннадием Ковалевым

15 июля 2023 года исполняется 80 лет Геннадию Филипповичу Ковалеву – российскому филологу, слависту, видному специалисту по ономастике славянских языков, доктору филологических наук, профессору, долгое время заведовавшему кафедрой славянской филологии Воронежского государственного университета, руководителю научно-исследовательской лаборатории воронежского лингвокраеведения им. проф. В.И. Собинниковой, основателю Воронежской ономастической школы. В преддверии его юбилея "ВН" побеседовали с профессором о его детстве, ВДВ, книгах и студентах.

Геннадий Филиппович, Вы родились в 1943 году, во время войны. Какие у вас первые воспоминания о городе? В послевоенные годы тоже было трудно? 

Первые воспоминания – это страшная разруха, дикая разруха. Вот если посмотреть с площади Ленина на Плехановскую, думаешь: «Ну, все разрушено», два здания только были не разрушены – оба из красного кирпича, дореволюционные. Я помню, мы ходили детьми, искали что-нибудь металлическое, чтобы сдать и пойти в кино, сеанс тогда стоил 10 копеек.

Дом на перекрестке улиц 9 Января и Пушкинской был весь обшарпанный, сейчас он реставирован, с балкончиком, так вот – я жил в этом доме в подвале, и, когда люди проходили, видел башмаки, когда праздник, музыка раздавалась, дождик брызгал оттуда. Воды не было, когда мама уходила на работу, я воду слизывал со стенок. Сейчас там уже ничего не увидишь, все ушло в землю. А еще какая картина из детства – это пленные немцы. Они строили завод, постоянно работали. Город в целом вырастал, очень бурными темпами шло строительство самых обычных зданий, при этом гробилось очень много хороших. Самое горькое в памяти из детства, когда я увидел, что разрушили бывший дом Петровых, на нем был фронтон во весь дом с мозаикой. И вот, представь, везде все разрушено, и только этот дом стоит и красуется, ну чудо какое-то просто! Еще, что я помню, – это наш Кольцовский сквер был один в один, как в Волгограде, там дети играли, даже рыбок кормили, но сейчас его переделали.

Как вы проводили время в детстве? В какие игрушки играли?

Нет, какие игрушки? Только, что сам сделаешь, допустим, из ветки что-то сам вырежешь, придумаешь, только так.

Стать филологом - это Ваша детская мечта?

Нет, конечно. Филологом я стал очень поздно, я имею в виду направление. В детстве я очень любил читать, читал все подряд. Очень любил читать про всякие самоцветные камни. Раньше, улица 9 января была не как сейчас, она была с рельсами и по ней бегала «Кукушка», маленький такой паровозик. И вот она обычно привозила либо кирпич, либо камень, и вот я как-то иду из школы – смотрю камень какой-то интересный, немножко надломанный, смотрю, а там отчетливо виден след растительности. Я этот камень забрал, пришел домой, отбил его окончательно. Он был чуть больше ладошки, а в нем растение типа папоротника. Но потом я отнес его в школу показать учительнице, и у меня его забрали, сказали, что нужен. Когда в школе учился меня, кроме минералогии, заинтересовала еще и археология, потом история, география и биология. У нас было много оборудования. Можно было что угодно делать. Но учились мы плохо, конечно, кто-то хорошо учился. Я учился, лишь бы не выгнали, не потому, что я ленивый, не потому, что неспособный, просто неинтересно было в школе до предела. Литература в общем тоже не радовала. Не было ни Достоевского, ни Есенина, Тургенев, правда, был, Толстой был. А еще был Шолохов и Фадеев.

Вы служили три года в ВДВ, как проходила ваша служба? Можете рассказать какие-нибудь яркие воспоминания из тех лет? Сколько прыжков было?

Я, после того как проработал на заводе, решил подать документы в вуз, но военкомат не дремал, и нас всех, кто мог поступить, отправили прыгать с парашютом. Нужно было сдать по три прыжка.

В армии я сделал 25 прыжков, это мало, но мы с удовольствием прыгали. Там ведь каждый раз страшно, каждый раз понимаешь, что что-то может случиться, но перебарываешь себя, и в этом такой кайф.

А еще у нас в полку была великолепная библиотека, в которой была русская классика, дореволюционная, немецкая, английская, французская, испанская, и все это я читал. За три года столько начитал, и, конечно, решил, что я пойду на филфак.

Чем вас привлекла славянская этнонимия?

Этнонимия – это названия людей по национальности. Конечно, интересно изучение славянских языков, у меня была докторская диссертация по этнонимии всех славянских языков.

Что послужило поворотным моментом, чтобы стать филологом и изучать язык? 

В университете интересно было. Старославянский язык интересно, латынь очень интересно, фольклор прекрасный, греческая мифология, и все это интересно настолько, что никогда особо ничего не заучивал. Я заинтересовался славянскими языками, это понятно, почему, потому что когда ты смотришь на свой язык, то его надо оценивать с точки зрения других языков. В это время в наших киосках были представлены газеты славянских стран: болгарские, польские, чешские, даже сербские газеты. 

Вы были лучшим студентом на курсе, могли бы по распределению поехать учителем в Москву, но приняли решение уехать в Якутию. Почему?

Когда я закончил вуз с красным дипломом закончил, мне предложили поехать в Помосковье, я подумал, зачем мне это, мне куда-нибудь подальше, а дальше Якутии ничего не было. Там приходилось много читать, много слушать радио. Мне там климат очень нравился, я даже когда приезжал сюда в Воронеж, всегда говорил: "поеду я обратно домой в Якутию, здесь у вас душно". А, кроме того, это одиночество – оно заставило меня заниматься чем-то для себя, и я начал заниматься лесной скульптурой, сейчас уже не могу, а раньше очень много вырезал. Три года я учил ребят, но вот знаешь, что страшно? У них никакой перспективы не было. Умные, замечательные ребята. А они говорят: «А куда мы отсюда уедем?»

Расскажите про ваш досуг. Над чем вы сейчас работаете?

Сейчас я подготовил трехтомное издание «Микротопонимия Воронежской области» (каждый том более 500 страниц!), вторая книга – «Библиография ономастики русской литературы», третья книжка – это «Введение в славянскую филологию». Также будет издан сборник «Материалы по русско-славянскому языкознанию».

Как вы пришли к публикации своих изданий?

Я посмотрел, что все ребята работают, значит, надо как-то эту работу показывать. Я старался, чтобы у нас больше печатались талантливые люди. Мои книги о том, как у меня идет наука, вот я начинал свою науку с этнонимии, то есть словообразования названий людей по национальности. А потом я с иностранцами два с половиной года отработал.

Однако меня забрали сюда в 1975 году, а в 1978-м я защитил кандидатскую диссертацию, потом женился, а затем меня отправили в Польшу. В это время в Воронеже издали мою первую книгу, на 170 страниц, небольшую.

Вы занимаетесь коллекционированием, что именно вы коллекционируете?

Сейчас у меня только две больших коллекции. Одна из них - художественные открытки, их уже перестали выпускать, сколько точно их, сказать не могу, но, по крайне мере, могу сказать, что нет хорошего художественного музея в мире, чтобы он не был у меня представлен. Вторая коллекция – это тоже открытки, писатели мира. Сами писатели, места где они жили. А еще у меня коллекция маленьких книжечек. В основе у меня, конечно, Пушкин. Но все это надо будет уже передавать в музей, потому что, как только я уйду из жизни, все это пойдет на свалку.

Вы никогда не были не уверены в выборе своего пути, может быть, думали перейти на изучение чего-то другого?

Я все время проверял себя по жизни: что я делаю, что я могу сделать, а что не могу. Я даже два раза тонул, прежде чем научиться плавать. Я ведь учился на глубине, кто же так делает? Надо-то на мели учиться.

Книга, на которую было потрачено больше всего времени и сил?

Есть такая книжка. Это «Пушкин. Ономастический комментарий». Я сейчас буду делать четвертое издание, в следующем году юбилей Пушкина. Я ее всю жизнь делаю, ну, и практически я всю жизни словари составляю, страшно, сколько времени на них уходит, надо все узнать, все добыть, проверить, перепроверить.

Я узнал, что вы негативно относитесь к дилетантским книгам по ономастике, изданным квазиучеными, расскажите почему?

Сейчас, к сожалению, выходит такое количество «бяки», что просто удивляешься. Ну, не нужно там слишком приукрашивать славян, надо представлять их такими, какими они были, это очень значимые народы. Я к этим вещам отношусь очень резко. И здесь не в коммерции дело, просто есть очень много малограмотных людей, которые считают, что их малограмотность считается новизной.

Считаете ли Вы, что ученые в вашей сфере достаточно востребованы?

Нет. На факультете никто не знает, чем я занимаюсь. А когда я приезжаю за границу, меня узнают намного больше, чем здесь. И тираж наших изданий маленький. По отзывам я не очень помню, чтобы кто-нибудь в России отзывался на мои книги. А вот болгары часто отзывались, чехи и поляки.

Какие цели у ребят, идущих учиться на филфак?

Две категории есть. Идут по интересам, но эти интересы еще не состоялись. Литературу он-то любит, а читать Толстого полностью не будет, чтобы узнать специфику этого писателя. Есть категория ребят, которые чем-то увлечены, но их мало. Основная масса получает не знания, а высшее образование.

Что бы лично вы хотели бы изменить в системе образования?

Надо вернуть специалитет. Пять лет обучения, три года аспирантуры. Я уже лет шесть сижу без аспирантов, потому что ребята отучились 4 года и идут на работу. Но самое главное – это то, что не должно быть в одном месте платное и бесплатное обучение. Платное обучение – это сплошной разврат. Эти платные считают: раз мы заплатили, всё – мы уже свое дело сделали. Но, конечно, не все. Кто хорошо учится, мы переводим на бюджет.

Геннадий Филиппович, как вы считаете, нынешние студенты очень отличаются от вашего поколения?

Большая разница. Мы учились! Самое страшное, что отношение к образованию плохое в самом министерстве. Если хочешь учиться платно, ищи платное заведение и занимайся. Уровень снижается с каждым годом и, конечно, нас очень сильно подбило ЕГЭ. Понимаешь, мы учились на энциклопедической основе, когда мы соединяли все знания воедино, а сейчас школьники уже историю после 7 класса практически не изучают, все предметы, что непрофильные, им не нужны.

Если студент вдруг понял, что специальность не его, ему стоит поменять направление?

Дело все в том, если студент начинает разочаровываться, значит, ему не ту тему дали. Я стараюсь давать тему, по которой он не будет разочаровываться. Вот у меня есть парнишка, который с первого курса заинтересовался Мандельштамом, я говорю: «Ну славу Богу!». В целом разочарование приходит, если человек не видит перспективы своего пребывания в мире вообще. Если у тебя нет желания и знаний, ничего не получится.

Можете рассказать про ваших самых лучших, выдающихся учеников? 

У меня очень хорошие ребята. Поскольку нас всегда было мало и работы нет, мои аспиранты разъехались по разным странам. Мои кандидаты наук сейчас работают в Австралии, Дании, Сербии, Болгарии, Македонии, Словакии и Чехии. В Воронеже много, вот в технологическом университете на кафедре иностранных языков, это почти все мои ребята. Вот лучшие - это трое докторов наук, которых я подготовил, это бывший проректор Елецкого университета И.М. Курносова, заведующий кафедрой русского языка и межкультурной коммуникации ВГТУ С.А. Скуридина и доктор наук в Борисоглебском филиале Л.Н. Верховых.

Каким вам видится будущее языкознания и филологии, новые открытия, тенденции?

Я думаю, что будут менее строгими словари русского языка. Дверями или дверьми – никто не будет говорить, что это плохо. Многие вещи уйдут, многое станет допускаться.

Как планируете отметить юбилей? 

Планируется вот здесь 15-ого числа на кафедре большой сабантуй. Хоть я это не люблю, но мы посидим и отметим.

Что бы вы хотели пожелать или посоветовать молодежи?

Главное – построить жизнь так, чтобы она была интересная, именно интересная – не только для себя, но и для других людей. Если тебе интересно, надо, чтобы и другим было интересно. Преодолевать разобщенность. Вот, как детей надо радовать всегда, так и всех людей. Я прихожу, вижу у человека настроение плохое, начинаю пытаться что-то юморить, смотрю как-то расправляется человек, хотя я сам пришел с плохим настроением, но я понимаю, надо что-то делать. Надо радовать людей, может, даже в ущерб себе, вот это всегда оплатится.

Фото предоставил Геннадий Ковалев

Текст: Евгений Карманов